Что такое социальная справедливость

Мечты о справедливом обществе существовали, пожалуй, с того момента, как возникла реальная социальная организация человечества, а может быть, еще раньше. Идеальное государство Платона сменялось идеалами христианства, стремившегося к обществу, в котором богатому войти в рай труднее, чем верблюду проскочить в игольное ушко.

Социальная справедливость оставалась в качестве идеала средневековых ересей, она возникала в качестве идеала во время крестьянских революций, она существовала в качестве некоторой абстрактной установки во времена Ренессанса и позже — когда человечество пыталось бороться за новую социально-экономическую систему, преодолевающую внеэкономическое феодальное принуждение в XVII—XIX веках. Так или иначе, формировалась модель общества, в котором справедливость, этот вечный идеал угнетенной части человечества, будет достигнута теми или другими методами.

Однако до нового времени представления о социальной справедливости оставались не более чем некоторой нравственной установкой о том, как должно или может быть, если исходить из романтического, утопического представления, устроено справедливое общество.

Так что же такое, эта социальная справедливость? Какое общество может быть названо справедливым? Какая экономическая система может отвечать этому высокому требованию?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, необходимо подчеркнуть: существование в истории человечества устойчивого стремления к социальной справедливости, и от этого постоянная борьба (то практически-социальная, то заключающаяся лишь в борьбе идей) требует тщательного рассмотрения проблемы социальной справедливости. От нее нельзя отмахнуться, как от назойливой мухи, мешающей деловому человеку делать свое дело. (Кстати, об образе мухи. Когда-то Сократ сравнивал себя с этим назойливым насекомым, считая, что тучному животному — с каким он сравнивал афинян — крайне полезно такое тревожащее их поведение).

Так что же такое социальная справедливость, за которую боролось и борется человечество? Эмпирически достаточно понятно, что «справедливой» обычно называют такую систему отношений, в которой распределение жизненных благ осуществляется, по мнению большинства, справедливо. За этой тавтологией скрыт достаточно глубокий смысл, а именно: социально справедливой может быть названа такая экономическая и социальная система, которая объективно соответствует стандартам экономического поведения, потребностям, интересам большей части членов данного исторически определенного общества. Соответственно, это та система экономических отношений (в первую очередь, отношений распределения), которые субъективно воспринимаются большинством членов общества как справедливые, т.е. соответствующие тем экономическим устоям, которые они считают «естественными», нормальными, адекватными для самих себя.

Другое дело, что эти «естественные» условия жизни всякий раз оказываются исторически конкретными, когда-то возникающими, когда-то исчезающими, т.е. исторически преходящими условиями социально-экономической жизни. Но обществом на определенном этапе его развития такие отношения и механизмы собственности и распределения воспринимаются как «естественные». Для феодальной системы «естественным» казалось то, что «благородные люди» — те, кто осуществлял прямое внеэкономическое принуждение по отношению к большей части населения, — живут намного богаче, чем подавляющее большинство крестьянского, ремесленного населения — тех, кто создавал богатство для немногочисленных сословий дворянства и духовенства.

Относительно недавно — всего лишь двести-триста (а где-то всего лишь сто) лет назад, возможность внеэкономического, основанного на насилии, присвоения общественного богатства стала восприниматься большинством членов общества как вопиющая несправедливость, как нарушение «естественных» оснований человеческой жизни. «Естественным» же стал строй буржуазных, рыночных отношений, где каждый имеет право на равных конкурировать с другими, считая, что именно эти отношения свободной конкуренции выступают в качестве важнейшего критерия социальной справедливости.

Однако очень быстро выяснилось, что не только период первоначального накопления (с его кровавым законодательством и широким использованием все того же внеэкономического принуждения с целью обезземеливания крестьян и формирования класса наемных работников, лишенных средств производства) несет в себе заряд несправедливости. Этот период сменяется системой классического капитализма XIX века, в которой равноправие оказывается весьма своеобразным, а «справедливость» — системой, в которой большая часть членов общества стабильно лишена средств производства и воспроизводится только как собственник рабочей силы, которому едва хватает полученной в конце месяца или недели заработной платы для того, чтобы продержаться до следующей получки. Причем в XIX веке этой получки хватало только на минимум пищи и самую простую одежду при скверном жилье.

Другая часть членов общества (как правило, меньшая) воспроизводилась в условиях этого «справедливого» порядка в качестве собственников средств производства. В конце воспроизводственного цикла у них в руках почему-то оказывалась сумма денег, вполне достаточная не только для того, чтобы воспроизвести то общественное богатство, тот капитал, который они использовали для производства, но и получить еще прибыль, используемую как в форме личного дохода (вполне достаточного для того, чтобы иметь особняк и многое другое, чего были лишены сотни наемных рабочих), так и идущую на накопление, являющееся прерогативой класса собственников средств производства, класса капиталистов.

Это общество достаточно быстро стало восприниматься значительной частью населения как общество несправедливое, что стало одной из предпосылок целой цепи социальных революций и потрясений как в XIX, так и в XX столетии. Пролетарские революции во Франции и в Восточной Европе, Великая Октябрьская социалистическая революция и революция в Венгрии и Германии, борьба наемных рабочих за свои права практически во всех, тогда еще империалистических державах, обладавших огромными колониями, борьба колоний и полуколоний за свою независимость — все это были реальные проявления борьбы общества за новый социально- экономический порядок, против несправедливости.

Сегодняшняя система, базирующаяся в развитых государствах на модели «общества благосостояния» («общества двух третей»), включающей значительные перераспределительные процессы, пожалуй, в большей степени отвечает критериям социальной справедливости. Она воспринимается большинством жителей развитых стран (этими самыми «двумя третями») именно как справедливое общество. Но этого нельзя сказать о большинстве населения стран всемирного рыночного хозяйства, и прежде всего о тех 80%, кто живет в странах, все более отстающих от развитых государств, где сосредоточено всего лишь 20% населения. В конечном счёте, именно в бедственном положении большинства населения земного шара кроется относительное благополучие передовых капиталистических стран.

В науке и обыденном сознании к настоящему времени сложилось три основных исторически определенных критерия социальной справедливости: уравнительный (добуржуазный), рыночный (объявляющий справедливым распределение доходов по факторам производства) и социалистический (в соответствии с которым справедливо лишь распределение по труду при наличии равных минимальных гарантий для всех членов общества).

Итак, исторически — специфическое определение социальной справедливости — это соответствие системы экономических отношений (прежде всего, отношений распределения) тому «стандарту» потребностей, интересов, которые объективно доминируют в конкретном обществе и на данном этапе его развития воспринимаются большинством его членов как справедливые, как адекватные экономическим устоям общества.

Кроме исторически специфического определения социальной справедливости как особого для каждого конкретного общества на конкретном этапе развития, существует еще и общеисторическая дефиниция социальной справедливости как такой системы социально-экономических отношений, и прежде всего, распределения, которая соответствует, если угодно, «сверхзадаче» развития человечества — созданию условий для максимального использования творческого (креативного), инновационного потенциала человека, — о которой мы постоянно говорим на протяжении этого курса лекций.

Подобного рода «сверхзадача» не является случайной. Фактически, она во многом пронизывает и предшествующую историю человечества, где лозунги уравнительности (во многом связанные с лозунгами социальной справедливости) были обусловлены не только задачей перераспределения несправедливо концентрирующегося в руках немногих общественного богатства, создаваемого трудом большинства, но и задачей создания реальных возможностей каждому проявить свои человеческие качества, стать человеком, личностью.

Давайте теперь зададимся вопросом: почему же все-таки так необходима и объективно обусловлена борьба человечества за социальную справедливость и, в частности, почему требование социальной справедливости является одной из важнейших установок трансформационной экономики?

Отвечая на этот вопрос, подчеркнем, что справедливость — это такая экономическая категория, которая максимально близка к нравственным критериям общества. Критерий социальной справедливости и критерий нравственности экономической системы — это во многом совпадающие, пересекающиеся в своей сущности общественные понятия. Если же мы собираемся создавать экономическую систему, безнравственную по своей сути, то такая система будет, во-первых, экономически неустойчивой и, во-вторых, экономически неэффективной.

Ее неустойчивость будет обусловлена тем, что регулирование социально-экономической жизни лишь на основе волевых, юридических норм, без нравственного «стандарта» поведения человека, ориентированного на воспроизводство этой экономической системы, — такое общественное устройство делает необходимым либо чрезмерный аппарат насилия (как это происходило во всяких тоталитарных системах, безнравственных в своей основе, или в системах, основанных на чрезмерной степени эксплуатации в рамках рыночной модели, столь же очевидно безнравственных), либо эта система придет в состояние самораспада. Последнее, т.е. отсутствие мощной системы насилия при наличии тенденций к самораспаду экономики является типичной чертой современной хозяйственной системы (здесь мы имеем в виду экономику России и многих других «постсоциалистических» государств начала 90-х годов, где безнравственность социально-экономической системы, реализующей модель «номенклатурного капитализма», явилась одним из слагаемых общего распада хозяйственной жизни).

Задача достижения экономической эффективности безнравственной экономики так же не может быть реализована, поскольку отсутствие нравственных установок существенно снижает общую мотивацию труда, а самораспад общества — это важнейший барьер на пути экономического развития, экономического роста. Однако внеэкономические, нравственные соображения — это всего лишь одно из слагаемых проблемы объективной обусловленности движения к социальной справедливости.