«Сегодня центральноазиатский регион - больше регион ожиданий и проблем, нежели каких-то реальных позитивных подвижек», - отметил в своей статье Муратбек Иманалиев, президент Института общественной политики.
При всех известных прогнозах о новых геополитических разломах, смещении полюсов и центров мировой политики и экономики, формировании новых глобальных и региональных рынков труда, финансов и т.п. полагал бы важным обратить внимание на некоторые, на мой взгляд, формирующиеся специфические тенденции, в частности, имеющие отношение к проблемам международных отношений.
Настораживает несколько навязчивое стремление ряда государств скорректировать действующее международное право, некоторые его принципы и нормы.
Первое – пренебрежение и игнорирование международного права в случае его несооответствия интересам какого-то государства и стремление этого государства в случае необходимости «правовой подушки» подменить его положениями и нормами внутреннего законодательства, тем самым демонстрируя верховенство последнего над международным правом. Следует, правда, признать, что прецеденты подобного рода нередко возникали на протяжении всей второй половины ХХ века, но в последние десятилетия такого рода действия со стороны государств - членов ООН проявляются все чаще и чаще.
Второе – исторический опыт, в первую очередь его негативный контекст, справедливо формулирует актуальность внесения необходимых новаций в международное право, но осуществлено это должно быть только на основе безупречного глобального консенсуса. Полагаю, что только в этом случае внедрение и применение подобных международно-правовых новшеств будет не только общепризнанным, но и всеобьемлюще справедливым, и применение их на практике будет восприниматься людьми как неизбежная акция, сравнимая по итогам с осуществлением Добра.
К числу таких новаций можно отнести попытку инкорпорировать в международное правоприменительное пространство концепцию так называемой «ответственности защищать». Но очевидно, что необходимы уточнения до самых мелких деталей как по сути этой концепции и предполагаемого ее преобразования в юридическое новшество, так и по параметрам и пределам ее действия уже в качестве последнего. В ином случае возникает возможность вольного толкования вплоть до формулирования весьма сомнительных политико-правовых конструкций, как, например, о так называемой легитимности выбора пути развития того или иного государства и народа. Очевидным неправовым практическим следствием такого рода конструкций, предполагающих к тому же определенный набор мероприятий и действий, является насильственная инкорпорированность во внутреннюю политику страны.
В связи с этим представляется, что правы те, кто требует жестче и конструктивнее договариваться о том, что изменения в международное право и правоприменительную практику можно осуществлять только с консенсусного одобрения ООН как универсального механизма медиации мировой политики.
Изложенное выше может иметь самое непосредственное отношение и к центральноазиатским государствам. Они появились на политической карте мира в эпоху перехода человечества из одного качественного состояния в другое, и понятно, что переход этот будет весьма протяженным по времени. Но, с другой стороны, очевидно, что транзит из социализма в капитализм, от плана к рынку не менее значим, чем анализ и оценка возникших кризисов и понимание смысла новых глобальных процессов. В этой связи в центральноазиатских государствах укрепляется понимание того, что строительство национальных государств, национальных сообществ является весьма и весьма сложным делом, в том числе и с точки зрения необходимости запараллелить упомянутые выше два процесса.
В этом контексте актуализируется вопрос о том, насколько будут способны страны региона в вышеизложенных условиях как бы изнутри начать полезные для региона в целом и для каждой страны в отдельности необходимые скоординированные подвижки.
Однако сегодня центральноазиатский регион - больше регион ожиданий и проблем, нежели каких-то реальных позитивных подвижек.
Представляется, что наиболее сложной и одновременно кажущейся непреодолимой на сегодняшний день и потенциально конфликтогенной проблемой оказалась неспособность центральноазиатских государств поддерживать между собой полноценные межгосударственные отношения, соответствующие принципам и нормам международного права, обычаям и традициям международной жизни и, самое главное, насыщенные активным смысловым позитивом.
Следует признать, что попытки к освоению вышеизложенного осуществлялись, и неоднократно, причем как самостоятельно, так и при поддержке международных организаций и отдельных стран. Иллюстрацией к сказанному может служить отсутствие отношений по водным проблемам. До сих пор не удается наладить даже элементарный переговорный процесс, не говоря уже о более сложных механизмах и конструкциях для достижения хотя бы промежуточных результатов.
Как следствие, центральноазиатским государствам не удалось смонтировать систему коллективной безопасности, в рамках которой совместными усилиями должна была быть выстроена иерархия угроз и вызовов, обеспечено функционирование оценочных и моделирующих механизмов со способностью устранения либо хотя бы нивелирования этих угроз.
Проблема формирования в Центральной Азии самодостаточного пространства, организованного в соответствии с международными стандартами, результативного по совместному решению наиболее важных вопросов жизнедеятельности государств региона и перманентно развивающегося сотрудничества, остается острой и одновременно рыхлой, к сожалению, до сегодняшнего дня не имеющей конструктивных и перспективных оснований.
В данном нежелательном контексте для Центральной Азии остается также и потенциальная возможность столкновения с теми искаженными международно-правовыми инновациями, о которых было сказано ранее в этом тексте.
За двадцать с лишним лет независимости внешний мир предложил, и, собственно, сами центральноазиатские страны испробовали несколько проектов развития, ряд из которых был все-таки больше проектами формирования лояльности, нежели движения вперед. Разумеется, что все эти проекты имели соответствующий набор идеологической, культурно-гуманитарной, государственнической, социально-экономической и т.п. начинок. (Качество этих начинок – вопрос отдельного разговора.) Осуществлялись эти проекты одновременно и большей частью способами подражания, имитации и «воспоминанием о будущем». К текущему моменту у этих проектов разный результат восприятия, адаптации и влияния на мировоззрение людей и формирование общественных отношений.
Генеральный вопрос, связанный с интересами и присутствием ведущих держав в центральноазиатском регионе, на мой взгляд, заключается в следующем: какой режим – режим конфронтации, конкуренции или партнерства – будет заложен в основание изменившихся и находящихся в процессе метаморфоз интересов этих государств в регионе и как с использованием каких инструментов эти интересы будут инкорпорированы в политику, экономику как региона в целом, так и отдельно взятых стран и, наконец, как эти интересы будут соотноситься друг с другом. То, что эти процессы находятся в рыхлом и неконструктивном состоянии, очевидно всем.
Одним из серьезных недостатков в политике ведущих государств в Центральной Азии является дефицит содержательных и ценностно-ориентированных проектов в регионе.
Несколько слов об Афганистане. Об угрозах, исходящих из этой страны, сказано чрезвычайно много, поэтому в данном опусе нет нужды вновь повторять известные истины. Хотелось бы только обозначить ряд, на мой взгляд, принципиальных вопросов, имеющих непосредственное отношение к центральноазиатским государствам.
Как будет коррелироваться проблема дальнейшего присутствия американцев в Афганистане с их меняющейся политикой на Ближнем Востоке, а также с так называемым «возвращением» в Азиатско-Тихоокеанский регион? И как будет меняться политика Вашингтона в Центральной Азии?
Кто возьмет на себя ответственность за обеспечение безопасности в Афганистане и окружающем эту страну регионе после 2014 года?
География источников угроз и вызовов намного шире, чем Афганистан, и в этом контексте Афганистан есть некоторый символизм. Но насколько широка эта география в отношении Центральной Азии?
Можно ли рассматривать Афганистан как некий позитивный потенциал, в том числе в области экономического и культурно-гуманитарного сотрудничества и нового коридора в Южную Азию?
В общем контексте развития всех и каждого перед Центральной Азией стоят несколько вызовов. Весьма актуален вопрос о векторах развития региона, которые должны представлять собой больше политико-философские концепции странового уровня и, если будут благоприятствовать необходимые условия, и регионального, нежели примитивные стрелки на Восток или на Запад. Во всяком случае, использование в целях осмысления человеком, обществом и государством набора терминов типа «догоняющая цивилизация», «приобщение к пространству», «рыночная экономика» и т.д. - это весьма упрощенный подход к формированию концепции развития.
Вызовы, возникающие и могущие возникнуть в будущем перед Центральной Азией, провоцируют и потребность в солидарности и сотрудничестве, которая должна опережать в действиях либо локализовать и подавлять потребность в непотребной конкуренции.
Полагаю, что будущие общие центральноазиатские конструкции могли бы иметь как бы внутреннюю и внешнюю смысловые начинки. Первая (внутренняя) в сути своей есть консолидация усилий в формировании нескольких реальных и должных быть воспринятыми мировым сообществом обликов Центральной Азии:
1. Центральная Азия как пространство сотрудничества и развития, причем пространство, выстроенное конструктивными и полезными не только для стран региона проектными «кирпичиками», «прошитое» нитями национальных и международно признанной юрисдикций, а также, что немаловажно, законопослушанием внутренним и внешним, «уплотненное» экономической и культурно-гуманитарной активностью живущих в центральноазиатских странах людей и, собственно, самих этих государств и т.д.
Наверное, никто не сомневается, что действительно существуют и исторически, и политически, и экономически оправданные объективные предпосылки и потенциальные возможности для превращения Центральной Азии в такой регион.
2. Центральная Азия как геополитический и геоэкономический посредник между, если хотите, Востоком и Западом, Севером и Югом. И для этого существуют реальные возможности. Хочу лишь добавить, что в историко-культурном аспекте Центральная Азия уже на протяжении длительного исторического времени является регионом схождения мировых культур – русской, персидской, китайской, арабо-исламской и тюрко-монгольской. Одновременно Центральная Азия является стыком всех мировых религий.
3. Центральная Азия как объединенный плацдарм борьбы с трансграничными угрозами, которых, к сожалению, становится все больше и больше.
Но при всех возможных реализуемых азимутах развития региона, описанных выше, Центральная Азия должна оставаться пространством этнокультурного, конфессионального и лингвообразовательного разнообразия, открытым для внешнего мира.
На этих направлениях мне видятся важнейшие преференции и облики будущей Центральной Азии, на что и могут быть нацелены идеи создания пространства международного сотрудничества с соответствующим ценностным набором.
Большое значение имеет формирование исторического процесса, который можно обозначить как строительство нового Великого Шелкового пути. Это не должно стать только полосой функционирующих экономических инфраструктурных систем и транспортных коммуникаций. Это действительно должно стать долговременным историческим процессом.
Конструирование такого процесса должно и можно только при тесном и взаимовыгодном сотрудничестве и, что немаловажно, гарантиях ведущих держав – соседей региона, таких, как Россия, Китай, Индия и др.
Данная публикация подготовлена при технической поддержке Посольства Великобритании в Кыргызстане. Материалы публикации не отражают официальную точку зрения Посольства.
Правила комментирования
comments powered by Disqus