Светлана Замлелова
Всякое явление, доведённое до крайности, обращается в свою противоположность. Ничего удивительного в этом, конечно же, нет – мерой всегда поверяется гармония. Даже духовная жизнь прекрасна при господстве меры. В противном же случае праведность сменяется фарисейством, доброта – безволием, строгость и дисциплина – жестокостью.
Что касается патриотизма и национализма – явлений, бесспорно, духовного порядка, – то, будучи доведёнными до крайности, они становятся отвратительным уродством, сочащейся язвой на лице страны и нации. Что такое «патриотизм» в самом общем смысле? Это любовь к своей стране. Точно так же, как «национализм» есть всего лишь любовь к своему народу. Однако именно доведение до крайности прекрасных, в сущности, явлений, стало причиной того, что слова «патриотизм» и «национализм» нередко употребляются чуть ли не в качестве ругательств. Говоря о ком-то «националист», непременно имеют в виду бритоголового молодчика со свастикой. Да и «патриот» часто используется как синоним подлеца или неудачника. Чего стоит знаменитое «Патриотизм – последнее прибежище негодяев», слова, которыми либерально-демократическая общественность в России пытается дискредитировать любовь к Отечеству. Впрочем, в этом случае мы имеем дело с подменой и обманом, поскольку С. Джонсон, которому приписывается выражение, имел в виду отнюдь не то, что от безысходности негодяи бросаются разглагольствовать о патриотизме. Речь шла, скорее о возможности и для мерзавца, сохранившего любовь к Родине, подняться и возродиться. Не всё пропало для такого человека. Но если не гнушаться подменами и ложью, то можно смело настаивать на самых оригинальных утверждениях, например, что любовь к природе связана с аморализмом и патологиями. Почему? Да просто так. Всё непонятное, мне лично чуждое и недоступное можно списать на дегенеративность. Вопрос только в том, не будет ли дегенеративным такой подход…
В последнее время в России наблюдается всплеск патриотизма. С возвращением Крыма, любовь к Родине перестала быть смешной. Можно открыто говорить о своих чувствах и не бояться обструкции. Более того, не любить Родину или же любить, желая её всяческих поражений, как это делают многие небезызвестные деятели, стало немодным. Говоря современным языком, патриотизм сегодня в тренде. Но так ли это на самом деле?
Патриотизм, как и любое другое чувство, может быть разным. Точнее, либо человек любит свою Родину – условимся называть это «подлинным патриотизмом», – либо нет. В последнем случае человек может искренне хотеть полюбить её, но это не будет ему удаваться уже в силу личностного устройства. Тогда возможно выдавить из себя фальшивое или невызревшее чувство, но в этом случае речь пойдёт о казённом патриотизме, патриотизме по привычке, патриотизме по расчёту и т.д.
О любви к Родине можно говорить много и безразлично. Можно, зевая, проводить мероприятия, возлагать цветы, писать стихи в стенгазету, но особенность «казённого патриотизма» в том, что он никоим образом не связан с чувством.
«Патриотизм по привычке» и в самом деле связан с привычкой. Это может быть привычка к месту, дому, людям вокруг, к пейзажу за окном, к обычаям и ритуалам, к жизненному распорядку. К тому, что на Новый год и Рождество должно быть много снегу, а на Крещение – жестокие морозу, что перед Пасхой цветёт верба, а в августе собирают грибы и яблоки. Лишаясь знакомой обстановки, человек тоскует и по тому даже, чего не замечал в прошлом. Часто с «патриотизмом по привычке» можно встретиться в эмигрантской среде, где слезливо вспоминаются берёзки, чёрный хлеб с гречкой и «в России вечера». О «патриотизме по привычке» ещё говорят «квасной», поскольку он привязан к внешнему, к декоративным проявлениям национального духа. Но ни квас, ни пельмени, ни даже матрёшки никого ещё не сделали патриотом. Здесь уместна аналогия с верой – ведь можно любить богослужения, носить платочки и длинные юбки, бороды и косоворотки, но так и не сделаться христианином. Сходство же с подлинным патриотизмом в том, что духовная деятельность всегда сущностна, она не может быть привязана к внешнему, не может быть поверхностной, потому что в этом случае превращается в нечто другое.
Всплески «патриотизма по расчёту» приходятся на периоды подъёма страны. Иногда его вполне можно принять за подлинный патриотизм, но во времена упадка любовь к своей стране сменяется стыдливостью и неприязнью. Отечественное отвергается, заграничное возвеличивается. В России такие патриоты своим нытьём и злопыхательством доводят окружающих до отчаяния, при этом отказываясь понимать, что периоды упадка и подъёма время от времени переживает любая страна. И что упадок – это не значит конец всему. Зато в лучшие для страны времена эти патриоты делаются агрессивно-воинственными бахвалами и грозят всему миру. Такой патриотизм оказывается утолением каких-то собственных комплексов – ведь отождествление с сильным государством даёт ощущение своей причастности к силе.
«Патриоты по расчёту» любят Родину богатой и процветающей, в дни преуспеяния и побед, но слабая и бедная – она внушает им презрение, и при первой же возможности они стараются сбежать. Устроившись в сильной Америке полотёрами, посудомойками или горничными, они бывают страшно горды и свысока поглядывают на соплеменников, оставшихся дома. Сам переезд в благополучную и могущественную страну возвышает их в собственных глазах, поднимает самооценку и внушает довольство собой. Это высшее достижение в их жизни. Пусть в родной стране они были никем, а в чужой стали ещё более никем, всё равно причастность к мощной государственности внушает им гордость и предчувствие чего-то необыкновенного в будущем. Как правило, они уверены, что совершили прорыв, что соотечественники страшно им завидуют и что, наконец, не мечтать о карьере посудомойки в Америке просто невозможно для здравомыслящего человека.
В лучшую пору «патриоты по расчёту» составляют массовку и кричат на каждом углу «широка страна моя родная». Но они крайне ненадёжны в критическую минуту. Сердца их склонны к изменам и переменам, и в пору оскудения они превращаются в нытиков и распространителей сказок о землях обетованных.
Очень часто можно слышать сегодня: «Моя Родина СССР» или: «Я родом из России, которую мы потеряли», или: «Эрэфия мне не Родина». Всё это очень напоминает рассказы о граде Китеже, но применительно к патриотизму – что это, как не «патриотизм по расчёту»? Родину, которая по тем или иным причинам нравится, человек любит. Как только Родина перестаёт устраивать и утрачивает бывшую некогда привлекательность, весь патриотизм испаряется. Но в том-то всё и дело, что патриотизма здесь не было и в помине. Был «патриотизм по расчёту». Но Родина не может быть связана с сиюминутным, с точки зрения истории, государственным устройством. Родина – это понятие надмирное, вневременное и в известном смысле внепространственное, хотя и привязанное ко вполне определённой территории.
Другое дело, что чувство Родины и любовь к ней могут так и не появится у человека за всю его жизнь. Нельзя, однако, вменять человеку в вину, что он не любит Родину. Это так же нелепо, как требовать от женщины сердечной привязанности к мужчине, который не внушает ей ничего, кроме отвращения. К тому же есть люди, не умеющие любить вовсе, а есть и такие, для кого любовь – смысл существования.
Кому не дано понять, что такое Родина, не дано проникнуться общим для многих поколений духовным укладом, принять и полюбить этот уклад, осознать себя частью большого целого, тот склонен убеждать себя и окружающих, что жизнь одна и прожить её нужно со всеми удобствами. Следствием чего становится поиск этих самых удобств по всему миру. Но чем больше человечество привязывается к потребительской идеологии, тем меньше оно нуждается в духовном, потому что всё меньше понимает что-то кроме финансового преуспеяния. Поэтому нет ничего удивительного, что патриотизм для общества потребления превращается в фикцию, в нечто смешное, старомодное и ненужное. Объясняя свой отказ от Родины, многие говорят: «Мне Родина ничего не дала!», имя в виду, конечно же, материальные блага. Но материальные блага может давать или не давать государство. Назначение Родины совсем в другом. Главное, что даёт любая Родина любому человеку – это его самобытность, право быть самим собой, иметь родной язык, понимать мир так, как понимали его многие, уже ушедшие поколения, судить о добре и грехе, о красоте и честности, о смысле и справедливости. Этот дар человек получает от Родины по рождению. В другой стране нельзя остаться собой в полной мере, можно лишь быть чужим среди чужих. А потому важно всю жизнь иметь перед собой и при себе и свой язык, и привычный климат, и территорию, потому что всё это многое объясняет человеку в национальном укладе и в самом себе.
Человек, знающий и любящий Родину, может позволить себе роскошь быть самим собой, ощущение своей национальной принадлежности – это важный этап самопознания. Тому, кто не чувствует своих корней сложнее ответить на вопрос: «Кто я такой? Откуда пришёл и куда иду?» Когда российских детей передают для усыновления в США да ещё и убеждают при этом, что детям здорово повезло, почему-то никому не приходит в голову, что лишать Родины человека уже лишённого родителей, это не просто издевательство, но настоящее преступление против личности. Потому что ощущение себя сорной травой, носимой по миру, никому ещё не добавляло уверенности и самоуважения. Подлинный патриотизм или ощущение своей связи с огромной общностью ныне живущих и живших вчера, это, во-первых, проявление способности любить; во-вторых, это свойство личности окультуренной и наклонной к духовной жизни; в третьих, это необходимое для самоидентификации обстоятельство. Ну а в-четвёртых, патриотизм, как чувство сложное, основанное на глубокой интуиции и вдумчивости, возвышает и облагораживает, делает человека сложнее, нежели просто потребитель услуг, заставляет искать новые смыслы, разбираться в любимом предмете и радеть не только о собственном животном благополучии.
Достоевский в речи о Пушкине утверждает, что патриотизм – спасительное начало. Это – почва, причём почва твёрдая и непоколебимая. Это – стержень, это – опора души. В «Евгении Онегине» Пушкин противопоставляет два образа. Один из них – сам Онегин – человек, не ведающий привязанностей. «У него никакой почвы, – пишет об Онегине Достоевский, – это былинка, носимая ветром». Другой образ – Татьяна. «…У ней и в отчаянии, и в страдальческом сознании, что погибла её жизнь, всё-таки есть нечто твёрдое и незыблемое, на что опирается её душа. – уверяет Достоевский. – Это её воспоминания детства, воспоминания родины, деревенской глуши, в которой началась её смиренная, чистая жизнь <…> Тут целое основание, тут нечто незыблемое и неразрушимое. Тут соприкосновение с родиной, с родным народом, с его святынею». Добавим, что тут как раз пример подлинного патриотизма, не просто помогающего человеку понять и осознать себя, но и хранящего от неприкаянности и предлагающего опору в трудные времена. Пушкин показывает, а Достоевский обращает на это внимание, что семья и Родина – но только любящая семья и осознаваемая, любимая Родина – две необходимые вещи, без которых человек, вырастая, не только не растеряется, но и не растеряет себя.
Подлинный патриотизм, как и любое подлинное чувство, не зависит от внешних обстоятельств. Это чувство непосредственное, из тех, что сохраняются «в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии» и не связаны ни с властью, ни с идеологией, ни с политикой государства, ни с утверждениями о превосходстве одной нации над другой. Шовинизм всегда появляется там, где культура и образование подменяются набором вздорных идей. Подлинный патриотизм не имеет и не может иметь ничего общего с шовинизмом. Напротив, подлинный патриотизм, как явление духовного порядка, всегда связан со знанием и приятием духовной жизни своего народа, а также с интересом к достижениям духа других народов. Он чужд ненависти и презрения к кому бы то ни было, ему присуща, скорее, любознательность. Подлинный патриот в каком-то смысле напоминает хорошего хозяина, готового поучиться у соседа новому и полезному для себя.
И. Ильин отмечает, что «любить свою родину умеет именно тот, кто не склонен ненавидеть или презирать другие народы». То есть, по мнению философа, любовь к своей стране есть следствие способности к любви вообще.
Подлинный патриотизм – это понимание способов постижения бытия своим народом, приятие и разделение этих способов. О подлинном национализме можно говорить как об отношении к своему народу как к своей семье. Но подлинный патриотизм отнюдь не слепая любовь, не замечающая недостатков, чванливая и заносчивая. Когда либеральной общественности, с энтузиазмом поливающей Россию грязью, вменяют русофобию, в ответ можно услышать, что это всего лишь критика, обусловленная как раз таки любовью, это призыв стать лучше, перейти от шапкозакидательства к самосовершенствованию. Но станет ли, например, г-н Гельман «критиковать» своих родственников так же, как он «критикует» народ? Скажет ли г-н Ерофеев о близких людях, что они не умеют думать и вообще ничего не умеют или что у них плебейские глаза? Едва ли. Подобного рода «критика» продиктована ненавистью. Любовь находит иные пути исправления нравов.
Но может быть, русский народ утратил присущие ему когда-то качества – добродушие и сметку, широту и любовь к справедливости, непрактичность в сочетании с изобретательностью и работоспособностью, умение уживаться и договариваться с самыми разными существами вплоть до Бабы-Яги? Конечно, нет. Произойти этого не может до тех пор, пока сохраняется духовное наследие, пока мы знаем народные сказки и классическую литературу, пока мы помним пословицы и воспринимаем национальную музыку. Пока всё это доступно и понятно, народ остаётся собой. А уж о том, чтобы это богатство никто у нас не украл и таким образом не изменил нашей физиономии, стоит порадеть самим.
2014
|
