Ежегодно 5 марта начинаются разговоры о Сталине. Объективных книг о нем сегодня нет, на их месте есть тексты, ублаготворяющие те или иные социальные группы… Кстати, об этих группах. Почему ненавидят (думают, что ненавидят) Сталина определенные либеральные представители, сами себя назначившие сторожами при “нашей и вашей свободе”? Они боятся своего страха перед ним. Это тот “страх страха”, о котором мы читаем у Пятигорского. Этот “страх страха” раздрапировывает робкую, мелочную плоть их души, отличительная черта которой – бояться и благоговеть. Они отлично понимают, что при Сталине сдавали бы своих, занимали их квартиры и плясали на ночных оргиях. Им и страшно… и хочется. Они ненавидят себя за это, думая что ненавидят Сталина, потому что он открывает им их же самих. Все их проблемы, неуживчивость с собой и миром объясняются ими наличием Сталина.
Любят его по тем же самым причинам. Люди инфантильные и несамостоятельные с удовольствием делегируют личную власть над собой, власть, позволяющую принимать самостоятельные решения, кому либо, теряя ее у себя. Сталин в такой ситуации становится образом несбывшегося себя самого, мечтой о том, чего не будет. И от этого им горько и безысходно. Будь Сталин рядом – я был бы другим. Но ведь его не будет. То есть теперь все личные проблемы, провалы, глупости объясняются отсутствием Сталина. В результате Сталиным начинают именовать неосознанные реакции, рефлексии, импульсы. Сталин дает атрибуцию этим реакциям и дает возможность их осмысления.
Оба эти сталинизма незрелы. Нелюбовь к завершенности и зрелости вообще наша национальная черта. Незрелое просветительство екатерининского века породило незрелый материализм, из которого вырос незрелый материалистический социализм. Сегодня мы живем в условиях незрелого капитализма и незрелого либерализма. Откуда же взяться зрелому сталинизму, тем более при тотальном невежестве и сталинистов и антисталинистов?
Что важно понимать? Взбурленное общество эпохи Сталина не знало Сталина в динамике, когда все были сталинистами, он единственный, кто им не был, кто был статичен, кто двигался в будущее, не изменяясь. Он был рассеян в своих атрибутах, образах, символах (портреты, трубка, негаснущее окно в Кремле), но его самого не было, он был неощутим в конкретном месте и конкретных обстоятельствах, а оттого неуловим. Общество ощущало себя живущим в одно время со Сталиным, каждый чувствовал, что то, что я делаю, может увидеть, прочесть Сталин и это ожидание придавало жизни особый, невоспроизводимый сегодня оттенок. Со Сталиным всем было не страшно и, вопреки сегодняшнему штампу о запуганных людях 1930-х, эти люди были по настоящему смелыми. Трусы не смогли бы стоять насмерть в 1941-м и закончить войну в 1945-м. Да, эти люди соглашались с тем, что жертвы нужны, соглашались потому, что каждый был готов стать этой жертвой. Разве можно спасти мир, не потратившись? Поэтому они шли на смерть в войне, а в лагерях не разлагались, не опускались и не кончали с собой, а оставались людьми, работали, иногда даже творили. Поэтому никто не пытался убить Сталина – нельзя было убить нерв времени, сублимацию надежд и духа.
Время Сталина было очень сложным и парадоксальным и это видно буквально во всем. Лихачев вспоминал, что чекисты, принимавшие этапы на Соловках, избивавшие заключенных и невозможно матерящиеся, общались между собой по французски. И эта парадоксальность не дает уместить это время в какой-то шаблон, объясняющий все, что тогда происходило. Это время точно описывается чеховским: “Ах, как непонятно, и страшно, и хорошо”. Это было общество рабочих, романтиков, мечтателей, страдальцев, у них было ощущение молодости страны и тотальное невнимание к деньгам. Зацикленность на деньгах это признак старения общества, ибо в юности увлекаются любовью, а в старости пересчитывают накопления. Поэтому надо помнить, что та эпоха была совсем другая. Сталин и его время требуют понимания. А не деклараций и проклятий.
Борис Якеменко – историк, доцент кафедры истории России Российского университета дружбы народов